Неточные совпадения
Матери не нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его неловкость в свете, основанная, как она полагала, на гордости, и его, по ее понятиям, дикая какая-то жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками; не нравилось очень и то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто
боялся, не велика ли будет честь, если он сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где
девушка невеста, надо было объясниться.
Катерина. Как,
девушка, не
бояться! Всякий должен
бояться. Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед Богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! страшно вымолвить!
— Женщины, которые из чувства ложного стыда презирают себя за то, что природа, создавая их, грубо наглупила. И есть
девушки, которые
боятся любить, потому что им кажется: любовь унижает, низводит их к животным.
— Хотя — сознаюсь: на первых двух допросах
боялась я, что при обыске они нашли один адрес. А в общем я ждала, что все это будет как-то серьезнее, умнее. Он мне говорит: «Вот вы Лассаля читаете». — «А вы, спрашиваю, не читали?» — «Я, говорит, эти вещи читаю по обязанности службы, а вам,
девушке, — зачем?» Так и сказал.
Клим прислонился к стене, изумленный кротостью, которая внезапно явилась и бросила его к ногам
девушки. Он никогда не испытывал ничего подобного той радости, которая наполняла его в эти минуты. Он даже
боялся, что заплачет от радости и гордости, что вот, наконец, он открыл в себе чувство удивительно сильное и, вероятно, свойственное только ему, недоступное другим.
— Ты сиди пока здесь и слушай, — просила
девушка, — я
боюсь, чтобы с папой не сделалось дурно… Понял? Чуть что, сейчас же скажи мне.
— А мне все не лучше, Верочка; как-то ты без меня останешься? У отца жалованьишко маленькое, и сам-то он плохая тебе опора. Ты
девушка красивая; злых людей на свете много. Предостеречь тебя будет некому.
Боюсь я за тебя. — Верочка плачет.
«Да, посмотрю, посмотрю, да и сделаю, как бедные парижские
девушки. Ведь если я скажу, так сделаю. Я не
боюсь.
Вечером матушка сидит, запершись в своей комнате. С села доносится до нее густой гул, и она
боится выйти, зная, что не в силах будет поручиться за себя. Отпущенные на праздник
девушки постепенно возвращаются домой… веселые. Но их сейчас же убирают по чуланам и укладывают спать. Матушка чутьем угадывает эту процедуру, и ой-ой как колотится у нее в груди всевластное помещичье сердце!
— Расскажи, расскажи, милый, чернобровый парубок! — говорила она, прижимаясь лицом своим к щеке его и обнимая его. — Нет! ты, видно, не любишь меня, у тебя есть другая
девушка. Я не буду
бояться; я буду спокойно спать ночь. Теперь-то не засну, если не расскажешь. Я стану мучиться да думать… Расскажи, Левко!..
Нравился
девушкам и другой брат, Емельян. Придет на девичник, сядет в уголок и молчит, как пришитый. Сначала все
девушки как-то
боялись его, а потом привыкли и насмелились до того, что сами начали приставать к нему и свои девичьи шутки шутить.
Пока она соображала, какой бы назначить день, Лаврецкий подошел к Лизе и, все еще взволнованный, украдкой шепнул ей: «Спасибо, вы добрая
девушка; я виноват…» И ее бледное лицо заалелось веселой и стыдливой улыбкой; глаза ее тоже улыбнулись, — она до того мгновенья
боялась, не оскорбила ли она его.
Этот пожилой, степенный и величественный человек, тайный продавец казенных свечей, был очень удобным гостем, потому что никогда не задерживался в доме более сорока минут,
боясь пропустить свой поезд, да и то все время поглядывал на часы. Он за это время аккуратно выпивал четыре бутылки пива и, уходя, непременно давал полтинник
девушке на конфеты и Симеону двадцать копеек на чай.
Появилися на стене словеса огненные: «Не
бойся, моя госпожа прекрасная: не будешь ты почивать одна, дожидается тебя твоя
девушка сенная, верная и любимая; и много в палатах душ человеческих, а только ты их не видишь и не слышишь, и все они вместе со мною берегут тебя и день и ночь: не дадим мы на тебя ветру венути, не дадим и пылинке сесть».
Этот вопрос успокоил набоба. Он
боялся, что
девушка ждала своего несчастного доктора.
В это время мимо них прошел Лаптев; он вел Лу-шу, отыскивая место для кадрили.
Девушка шла сквозь строй косых и завистливых взглядов с гордой улыбкой на губах. Раиса Павловна опять испытывала странное волнение и
боялась взглянуть на свою любимицу; по восклицанию Прейна она еще раз убедилась в начинавшемся торжестве Луши.
Одна женщина, лет 50, с черными глазами и строгим выражением лица, несла бинты и корпию и отдавала приказания молодому мальчику, фельдшеру, который шел за ней; другая, весьма хорошенькая
девушка, лет 20, с бледным и нежным белокурым личиком, как-то особенно мило-беспомощно смотревшим из-под белого чепчика, обкладывавшего ей лицо, шла, руки в карманах передника, потупившись, подле старшей и, казалось,
боялась отставать от нее.
«Я Пуп, но не так уж глуп. Когда я умру, похороните меня в моей табакерке. Робкие
девушки, не
бойтесь меня, я великодушен. Я Пуп, но это презрительная фора моим врагам. Я и Наполеон, мы оба толсты, но малы» — и так далее, но тут, достигая предела, ракета громко лопалась, и сотни голосов кричали изо всех сил: «Пуп!«
— Нет, — возразила Катрин, — нельзя выходить так, без оглядки, как мы выходим в первый раз, и я теперь тебе скажу всю правду: когда я еще
девушкою до безумия влюбилась в Ченцова, то однажды за ужином прямо намекнула ему, что люблю его, и он мне намекнул, что он это видит, но что он
боится меня, а я ему тогда сказала, что я не
боюсь его…
— Как их не
бояться! Сегодня и в лес ходить страшно, все равно что в троицын день или на русальную неделю.
Девушку защекотят, молодца любовью иссушат!
— А! Видела я за двадцать лет много честных
девушек, которые через год, а то и меньше пропадали в этой проклятой стране… Сначала человек как человек: тихая, скромная, послушная,
боится бога, работает и уважает старших. А потом… Смотришь, — начала задирать нос, потом обвешается лентами и тряпками, как ворона в павлиньих перьях, потом прибавляй ей жалованье, потом ей нужен отдых два раза в неделю… А потом уже барыня служи ей, а она хочет сидеть сложа руки…
Увидя Матвея, он скоро попрощался и выбежал, чтобы поспеть к поезду, а Матвей остался. Лицо его было немного бледно, глаза глядели печально, и Анна потупилась, ожидая, что он скажет. Обе
девушки посмотрели на него как-то застенчиво, как будто невольно вспоминали об индейском ударе и
боялись, что Лозинский догадается об этом. Он тяжело присел на постель, посмотрел на Анну немного растерянным взглядом и сказал...
— Конечно, и я согласен с вами, что она дура… Гм! Это хорошо, что вы так любите дядюшку; я сам сочувствую… хотя на ее деньги можно бы славно округлить имение! Впрочем, у них и другие резоны: они
боятся, чтоб Егор Ильич не женился на той гувернантке… помните, еще такая интересная
девушка?
Она убежала. Я стоял на одном месте, вполне сознавая все смешное в той роли, которую мне пришлось сейчас разыграть, и совершенно недоумевая, чем все это теперь разрешится. Мне было жаль бедную
девушку, и я
боялся за дядю. Вдруг подле меня очутился Гаврила. Он все еще держал свою тетрадку в руке.
— Да уж
боюсь даже говорить дальше. Падает вам большая любовь со стороны какой-то трефовой дамы. Вот только не могу догадаться, замужняя она или
девушка, а знаю, что с темными волосами…
— У!.. стариками родитесь вы, русские. Мрачные все, как демоны…
Боятся тебя наши
девушки… А ведь ты молодой и сильный…
«Он засмеялся и пошел, куда захотелось ему, — к одной красивой
девушке, которая пристально смотрела на него; пошел к ней и, подойдя, обнял ее. А она была дочь одного из старшин, осудивших его. И, хотя он был красив, она оттолкнула его, потому что
боялась отца. Она оттолкнула его да и пошла прочь, а он ударил ее и, когда она упала, встал ногой на ее грудь, так, что из ее уст кровь брызнула к небу,
девушка, вздохнув, извилась змеей и умерла.
Пять лет в развитии
девушки — огромная эпоха; задумчивая, скрытно пламенная, Любонька в эти пять лет стала чувствовать и понимать такие вещи, о которых добрые люди часто не догадываются до гробовой доски; она иногда
боялась своих мыслей, упрекала себя за свое развитие — но не усыпила деятельности своего духа.
Гордей Евстратыч тяжело перевел дух и еще раз обвел глазами комнату Фени, точно отыскивая в ее обстановке необходимое подкрепление.
Девушка больше не
боялась этого гордого старика, который так просто и душевно рассказывал ей все, что лежало у него на душе. Ее молодому самолюбию льстило особенно то, что этакий человек, настоящий большой человек, точно советуется с ней, как с бабушкой Татьяной.
А хотя бы и за Газолина. Я
девушка свободная. Ты, если ухаживаешь, ухаживай вежливо, чтобы я согласилась. Ишь буркалы шанхайские выпятил. Крикун, я тебя не
боюсь.
Зачем бы я находился здесь, в вашем противном Бадене? И, наконец, неужели вы полагаете, неужели вы на одну минуту могли вообразить, что я из сочувствия к вам решился предостеречь вас? Мне жаль той доброй, хорошей
девушки, вашей невесты, а впрочем, какое мне дело до вашей будущности, до вас обоих?.. Но я за нее
боюсь… за нее.
Девушка клянется, что грек — лжет, а он убеждает людей, что Джулии стыдно признать правду, что она
боится тяжелой руки Карлоне; он одолел, а
девушка стала как безумная, и все пошли в город, связав ее, потому что она кидалась на людей с камнем в руке.
Глафира. Как же не
бояться? Любовь мне ничего не принесет, кроме страданий. Я
девушка со вкусом и могу полюбить только порядочного человека; а порядочные люди ищут богатых. Вот отчего я прячусь и убегаю от общества — я
боюсь полюбить. Вы не смотрите, что я скромна, тихие воды глубоки, и я чувствую, что если полюблю…
Ей уже было лет под сорок; но она верила в добро, любила все прекрасное, как пятнадцатилетняя
девушка, и не
боялась высказывать свои убеждения перед кем бы то ни было.
Но что же было с Молли —
девушкой Молли, покинувшей сестру, чтобы сдержать слово, с
девушкой, которая милее и краше всех, кого я видел в этот вечер, должна была радоваться и сиять здесь и идти под руку с Ганувером, стыдясь себя и счастья, от которого хотела отречься,
боясь чего-то, что может быть страшно лишь женщине?
Теперь она попала из одной крайности в другую: теперь, завернувшись в черную бархатную шубейку, обшитую заячьим мехом, она трепеща отворяет дверь на голодарейку. — Чего тебе
бояться, неопытная
девушка: Борис Петрович уехал в город, его жена в монастырь, слушать поучения монахов и новости и<з> уст богомолок, не менее ею уважаемых.
Старик медленно вышел из кибитки, дочь выпрыгнула вслед за ним, уцепилась обеими руками за его платье, — «не
бойся! — шепнул он ей, обняв одной рукою, — не
бойся… если бог не захочет, они ничего не могут нам сделать, если же»… он отвернулся… о, как изобразить выражение лица бедной
девушки!.. сколько прелестей, сколько отчаяния!..
Близко к невесте сидит Никита, новая синяя поддёвка уродливо и смешно взъехала с горба на затылок, его синие глаза широко раскрыты и смотрят на Наталью так странно, как будто он
боится, что
девушка сейчас растает, исчезнет. В двери стоит, заполняя всю её, Матрёна Барская и, ворочая глазами, гудит глубоким басом...
Родители красивых мальчиков и
девушек прятали детей от ее взгляда; ее имя
боялись произносить на супружеском ложе, как знак осквернения и напасти.
Девушка села на стул так осторожно, точно
боялась, что стул улетит из-под нее. Просто, как никто этого не делает, она рассказала мне, что только пятый день начала ходить, а до того почти три месяца лежала в постели — у нее отнялись руки и ноги.
— Дочь генерала Кронштейна, — отвечала та. — Очень добрая
девушка, как любит мою Верочку, дай ей бог здоровья. Они обе ведь смолянки. Эта-то аристократка, богатая, — прибавила старуха. И слова эти еще более подняли Кронштейн в глазах Эльчанинова. Он целое утро проговорил со старухой и не подходил к
девушкам,
боясь, чтобы Анна Павловна не заметила его отношений с Верочкой, которых он начинал уже стыдиться. Но не так думала Вера.
Эльчанинов был, конечно, тут же, в оба раза молодая
девушка показалась ему несколько странной: она как будто бы остерегалась его,
боялась за самое себя и беспрестанно говорила о Вере.
Он сказал; «Вы не
боитесь?» — а я слышала, что он говорил: «Люблю тебя, милая
девушка!» — Люблю! люблю! — твердил его взгляд, его рука; и свет, и тень, и воздух, и все твердило то же самое.
Против одного только я протестую, что будто бы молодая
девушка не имела никакого кокетства, до сих пор не знает, что такое любовь, и
боится одной мысли выйти за кого бы то ни было замуж.
Наступила длинная пауза, в течение которой Полканов сделал себе строгое замечание за то, что он так ведёт себя по отношению к этой
девушке, точно
боится, что не устоит против её чар.
Он показался ей чудаком, трусом, который только и заботится о себе,
боится простудить ноги и уши в жаркую погоду, беспокоится о своем здоровье, когда сам здоров, как бык, который любит только себя, а других и любить не может, который не мог забыть о своих калошах и хлопчатой бумаге, в первый раз ведя за руку
девушку, повидимому им страстно любимую (Наташа догадалась уже, что Шатов влюблен в нее).
— А я ничего, — говорит, — не
боюсь, потому что я их обоих знаю, и знаю, что брат твой — прекрасный человек и Маша — премилая
девушка, и они как дали слово заботиться о счастье друг друга, так это и исполнят.
Вы тогда кружились в шумных веселостях, могли ли заметить смиренную провинциальную
девушку, и которая, может быть, не смела равняться красотой с вашими знакомыми, в обществах старалась отдаляться,
боялась быть отличной?
И пуще огня
боится его… «Долго ль в самом деле, — думает Таня, — такому кудеснику, такому чаровнику заворожить сердце бедной
девушки, лишить меня покоя, наслать нá сердце тоску лютую, неизбывную…
— Могу вас уверить, Марко Данилыч, что ваша Дуня не такова, чтобы могла от кого-нибудь набраться дурного. Мало я встречала таких строгих к себе
девушек, — сказала Марья Ивановна. —
Бояться вам за нее нечего.